Анатолий Иванович работает горным мастером на крупной и известной донецкой шахте. Жарким летним днём мы договорились с ним встретиться возле радиорынка «Маяк» и побеседовать о шахтерской жизни. Этот крепкий 44-летний мужчина был настроен рассказать всё, что у него накипело. Возможно, где-то он сгустил краски, но, как говорится, из песни слов не выбросишь. Ясно одно: если он решил сделать акцент на негативных моментах, значит, у него есть на это веские причины.
— Анатолий Иванович, Вы в каком году на шахту поступили?
— В 2009-м.
— Если сравнивать условия труда сейчас и до войны – есть разница?
— Поначалу, как шахту сделали госпредприятием, появилась надежда. Пришел Александр Захарченко – ему люди сразу поверили.
— Ну да, он от людей не отгораживался, вникал в их проблемы.
— А сейчас у руля на предприятии остались те же самые люди, что при Украине, и живут они ещё лучше. У них условия труда просто замечательные. Кругом безнаказанность. Для них рабов загнобить – это запросто. Кто не доволен – до свидания, других загоним.
Люди уезжают – в Россию, на Украину. Кто за границу – в Польшу, например. Появилась возможность – едут, кто куда.
— Ну а приём на работу есть? Можно нам шахту с улицы прийти, без навыков? Учпункт прошёл – и вперед?
— В учебный пункт набирается группа. Я с этим давно не сталкивался. Шахтерский труд теряет престиж.
— Он начал терять его уже давно. Много шахт закрылось еще задолго до войны.
— Да оно и не особенно выгодно заниматься. Пласты на большой глубине, себестоимость добычи высокая.
— А что конкретно поменялось на шахте с начала войны?
-. Да особенно ничего, хуже стало. Работаем на старье. Нет ни леса, ни металла. Крепим так: в одном месте сняли – в другое поставили. Хомутов вообще нет.
— Это очень опасно. Я понимаю, лес завозной. А вот металлические элементы или оборудование – ведь многое тут производится, в ДНР. Просто закупать не хотят? Экономят?
-У нас сами себе ставят палки в колеса. Все никак не насытятся.
— Так ведь выгодно, когда все нормально работает?
— Конечно, выгодно. Мы теряем специалистов. Специалисты уезжают на заработки. Человек опускает руки, пожимает плечами и говорит, что лучше уедет куда-нибудь, в Кемерово, например. Ну а что делать? Где я здесь заработаю нормально?
Тут не особо стараются людей набирать. Взваливают кучу работы на одного, а он, бедолага, пашет за троих.
— Ну да, лучше ведь одну зарплату платить, чем три.
— Вот именно. Он один выполнил несколько нарядов, ноги чуть не протянул, ещё и рад, что не выгнали или по возрасту, или по травмам. А хозяева пользуются этим.
Поначалу мы радовались, думали, что-то новое начнётся, придут грамотные люди. А тут как вышло! Прежние начальники притихли, уехали, пересидели в Крыму. А когда все успокоилось, вернулись. Осмотрелись, оказывается можно даже неплохо рулить.
— И опять прежние места заняли?
— Конечно. Охрана труда абсолютно не работает. Она действует только как карательный орган. Она не работает на предупреждение несчастных случаев.
— Понятно. Наказать рабочего за нарушение – это запросто.
— У нас на шахте у начальника отдела охраны труда даже такса есть, когда шахтер приходит с перегаром. С кого – 5 тысяч, с других – 4 или 3 тысячи.
— Какой молодец!
-. Вообще прекрасный человек! Только порадоваться можно за такого. И он нормально себя чувствует, потому что кто-то в министерстве его покрывает.
— Ну да, министерство теперь рядом. Не в Киеве, а здесь.
— А как же, кум, брат, сват, зять.
— А, допустим, у человека травма или профзаболевание?
— О, об этом я много интересного могу рассказать. Я на участке – горный мастер. Я прихожу, ребята-проходчики работают. Дергают траки комбайна. Я уже отзвонился дежурному. Говорю, что всё в порядке, иду в другой забой. И тут я на треск обернулся. Хорошо, этот парень успел увернуться, так что чирком прошло, но несколько швов ему потом наложили.
— Не сломал он ничего?
— Нет, слава Богу. Звоню этому, по охране труда. Это самый главный кит, он давит своим весом и всего добивается. Созваниваемся с ним, я говорю: так и так, травма резаная. А он мне: «Как настроен человек?». В смысле, хочет ли он договариваться, чтобы это не проходило нигде. Я ему: «Не знаю, но у человека травма».
— Понял, нужно оформить её как бытовую?
— Я помылся, выхожу к нарядной – уже бумажка висит о моем дисциплинарном наказании, что я не обезопасил место работ. Это мало того, что пострадавшего оформили по бытовой.
— А парню этому что?
— А ему наложили несколько швов. Он посидел дома, отдохнул, вышел и продолжает работать до сих пор.
— Слава Богу, без последствий серьезных.
— А какие последствия? Он сказал, что все хорошо, прекрасная маркиза.
— У меня тоже травма была, по молодости, в самом начале. Я же привык работать. Если я работаю, значит работаю, а если не работаю, большего лентяя, чем я, на всем континенте не найдешь. Когда травма случилась, говорят: «Да у тебя всё впереди, зашьют, все будет нормально».
— А последствия?
— Да какие последствия? Вот, пальцы не разгибаются, сухожилия повредил. Да и нервы за время работы на шахте расшатались. Все это сказывается потихоньку. Сейчас мне 44 года, а здоровье уже, как у дряхлого старика. Это внешне оболочка держится, а сил мало.
Травмы скрывают. Даже если начальник по охране труда выходной, случись что, он прилетает на своей машине.
— А как договариваются с человеком, который травму получил? Деньги ему предлагают?
— По-всякому бывает. Мне, например, чтобы я зашил пальцы, дали по тем временам 200 гривен (Прим. ред.: в 2009 году – около 800 рублей) – и будь здоров.
— Не сказать, что очень много.
— То на то и вышло. Для них люди не важны. Людей они могут найти вагон и маленькую тележку.
— Где-то ведь работать надо.
— Конечно, семьи кормить надо. А люди у нас забитые в Донецке. У нас могут покричать, когда скажут. Щелкнули пальцами – все «ура» кричат, еще раз щелкнули – все заглохли.
А что касается травм, ничего нигде не проходит. Все скрывается, замазывается. Люди молчат, потому что семью кормить надо. Рот раскроешь – тебя выгонят. И нигде ты не докричишься о своих правах, потому что не работает профсоюз. Это бесполезная организация, они – просто прихлебатели. Их надо было гнать, как пришла Республика сразу, первыми. Их первых надо было «щипать». Что у тебя есть? Дом и машина? Машину – в скорую помощь, дом – детям малоимущим. А ты иди в общежитие, где прописан.
Когда пришла новая власть – не тех людей погнали изначально. Надо было сразу гнать профсоюз. Ездят на Украину, сидят на двух стульях.
— Я в том году разговаривал с председателем профкома шахты (интервью Вы можете прочитать №1, 2020). Помню точно, на Украину он ездить не мог. Его там даже объявили «пособником террористов». Теоретически профсоюз защищает…
— Ничего не защищает. Все это вранье, все это напускное. Когда к нам приезжал Денис Витальевич Пушилин на шахту, они там песком дорожку посыпали, все покрасили внизу. Шахтёрам даже раздали бумажки, какие задать вопросы.
— Чтобы «правильные» вопросы задавали?
— Эти люди такими действиями «опускают» главу государства, в котором живут. Я бы не пожалел, если бы их отправили куда-нибудь косить тайгу. Я сказал бы, что они заслуживают такого.
— Зарплаты задерживают?
— Задолженности есть по заработной плате. Стали платить по частям, с задержками.
— Недавно, наверное, так стало? В прошлом году мне председатель профкома сказал, что вовремя платят.
— Конечно, скажут в профсоюзе правду, держи карман шире. Он же не хочет полететь со своего нагретого места. Профсоюз – они и в шахту не спускаются. Ему и так подземные спуски отмечают. Ни одного профсоюзника в шахте не увидишь. Они КТУ себе ставят, нагибают народ. Быстрей бы уже Россия пришла да погнала метлой всех этих бездельников.
— А задержка по зарплате сейчас сколько месяцев?
— Полтора-два месяца. Выдают по частям, по 30-40 процентов.
— Такой разрыв 1,5-2 месяца постоянный, или он увеличивается, уменьшается? Например, раньше по полгода не платили, а теперь сократили до полутора месяцев. Или, наоборот, раньше вовремя платили, а теперь задерживают.
— Нет, примерно колеблется в этих пределах. Пока у людей терпения хватает, можно ещё потянуть немного. А когда начинают роптать…. По бригадирам смотрят. Когда уже бригадир заговорит о задержке, тогда они: «О, Вася заговорил, значит, надо что-то делать, надо кинуть кость». Я не верю, что при добыче, при отгрузке денег нет. Все поступает. Пилится оно. Причём, самое страшное, что пилится на местах. А они кивают наверх. Да еще и люди запуганы. Попробуй ты что-то сказать. Приедут к тебе интересные ребята в форме, наденут на голову мешок и вывезут куда-нибудь на воспитательную беседу.
— В Луганской республике уже бастовали.
— Да, я слышал об этом. Там они, вроде, чего-то добились. Но один момент меня заинтересовал. Слышал не от одного человека, что люди там стали пропадать. Я не в Луганске, точно не знаю, правда ли это. Никто не опровергает эту информацию, но и никто не подтверждает. Конечно, это могут люди «больные» придумать, у которых «кукушка» не работает. Им что-нибудь ляпнуть, как с горы скатиться. Даже сейчас мы будем сидеть на лавочке, а нас обвинят непонятно в чем. И мы не сможем сразу откреститься. Просто какой-то бабушке показалось.
— А какие сейчас зарплаты?
-15 тысяч в среднем. Машинист электровоза с опытом работы – 12 тысяч. ГРП (горнорабочий подземный) – 8-10 тысяч, если на вспомогательном участке. На основных участках – поинтереснее зарплаты.
— Это проходка, ГРОЗы?
— Но труд у них – не позавидуешь. Они сами должны искать стойки, деревянные брусы.
— Где искать? Как это?
— А вот так. «Найдете где-нибудь». Леса не хватает, металла не хватает. Ленты конвейерные на некоторых участках в таком ужасном состоянии, что груз сыпется.
— Лес, металл завозят, а лента, кажется здесь делается.
— Экономят. Это значит, что выделяются деньги, а они ничего на них не покупают. «Пилят» просто эти средства. Нет такого человека, хозяина, который бы порядок поддерживал. Вот, например, дали какому-то начальнику деньги, а он сказал бы: «Нет, я не куплю себе машину или не отправлю свою жену куда-нибудь в путешествие, а куплю эту ленту. Потому что она действительно нужна, чтобы не дай Бог с кем-то чего-нибудь не случилось. А то вдруг приедет комиссия, спустится, посмотрит и спросит, где лента. И тогда я получу по голове».
— А что делать, чтобы порядок был?
— Надо менять верхушку, одним махом. И ставить тех, кого они «съели», выгрызли. Возвращать людей слова, грамотных людей, которые не дураки, не подхалимы. Слишком много у нас на шахте подхалимов. Ради того, чтоб такого погладили по голове, он боится сказать правду. А это все оборачивается травмами, заканчивается авариями.
Я же рассказал Вам, как Пушилина встречали.
— Ну да, как барина какого-то.
— Вот такая ментальность. И они еще предприятием управляют.
Ладно, раньше встречали бывшего владельца шахты, как кормильца. Они боялись даже глаза на него поднять, пикнуть боялись.
— Так что тогда нужно? Чтобы был частник или жесткий контроль государства? Что лучше?
— Без жёсткого государственного контроля не обойтись. Нужны люди неподкупные, независимые, на которых невозможно надавить. Он должен разбираться в горном деле. Лучше всего, если бы работал раньше на шахте. Чтобы он знал, что и где должно быть по паспорту.
— Чтобы он разбирался, чтоб ему глаза нельзя было «замылить».
— Конечно. Разгонять надо весь этот профсоюз, всю эту «старую гвардию». Одной метлой.
— Получается, вообще профсоюз не нужен?
— Нет, абсолютно он не нужен. Я по этому поводу думал, нужен он или нет, считаю, что не нужен.
В России я не слышал, чтобы шахтёры возмущались. Значит, там все чётко, всё работает. Шахтёр получает всё, что ему положено, те же, например, средства индивидуальной защиты. А я покупаю сам. Я уже столько всего купил за время работы – очки, перчатки – да много чего.
— В смысле? Каждый шахтер пошёл на рынок и там должен купить всё, что ему нужно для работы?
— Да, рабочая одежда тоже. Поступил на работу, а спецодежду не выдают, нет в наличии.
— Тогда в своей работай.
— Приходится в своей. Пошел, купил.
— Вообще ничего не выдают? Редко, наверное, но выдают?
— Да, получаем время от времени. А бывало, вообще не выдавали. Куда-то ведь оно девалось? Не может быть, чтоб вообще не выделялось ничего.
— Ну, откуда-то на рынке спецодежда появляется?
— Конечно. Те, кто у «кормушки» сейчас еще лучше живут, чем при Украине. Есть тут такие. Он сидит, как крот слепой, который ничего не видит, кроме денег. «Давайте посчитаем, уважаемые кроты». Вот это любимое его занятие.
Ничего не меняется, XXI век давным-давно наступил. Он уже идет, а мы ещё пользуемся счетами, бумажкой, ручкой. Одни люди уже не могут развиваться, другие не хотят. А есть такие, которым не позволяют развиваться.
Спасибо!
Теперь редакторы в курсе.