Рекультивация отвалов пород. «И на камнях растут деревья»

Озеро в форме сердца, оно же Карьерное, оно же Кадыковский карьер. Даже те, кто не были в Крыму, наверняка знают про этот популярный для фотосессий объект — спасибо соцсетям. С определённого ракурса озерцо действительно напоминает сердце, вода ультрамариново-синего цвета, а выгоревшие жёлтые стенки-уступы превращают место в готовую декорацию для фантастического фильма.

Только на самом деле это никакой не туристический объект — это обычный карьер, где несколько десятилетий назад шла добыча известняка. И, по-хорошему, владелец должен был провести рекультивацию на объекте, когда отработка завершилась. Хотя теперь уже и жаль такую красоту засыпать.

Далеко не все брошенные объекты открытой добычи полезных ископаемых становятся достопримечательностями и привлекают туристов. Кадыковский карьер, кстати, тоже посещать запрещено — никой инфраструктуры тут нет, а прогулки по уступам просто опасны. Но запретов, в смысле ворот или охраны, тоже нет, а опасность наших отдыхающих только привлекает.

Но обычно ничего примечательного на отработанных объектах добычи нет, и вопрос о том, нужно ли восстанавливать доиндустриальный ландшафт, не стоит — конечно, нужно, просто необходимо. При этом проблема рекультивации сегодня значится в списке актуальных  — в частности, для развитой в Сибири и Кузбассе отрасли угледобычи.

Сегодня проекты такого рода компании реализуют — особенно компании крупные, для которых принципиальна их репутация, компании с  иностранным участием. Но при этом на рынке есть огромное количество добытчиков небольших, которые к этому вопросу не столь внимательны. Есть и наследие предыдущих лет — порой за него берутся новые владельцы месторождений, строители соседних предприятий. А порой бывшие карьеры и разрезы так и остаются большими дырами.

На нарушенных землях Кузбасса

Не будем далеко ходить, обратимся к опыту Кузбасса: здесь добывают 60% российского угля, хотя занимает регион всего полпроцента от площади РФ.

«Развитие угольной отрасли в регионе приводит к катастрофическим последствиям — полному уничтожению на местах угольных разрезов облика земной поверхности. При открытой добыче уничтожают все эко-системные компоненты: растительные сообщества, почвенный покров, гидрология, рельеф, и образуются лунные ландшафты — карьерные «кратеры» на сотни метров в глубину и безжизненные отвалы пустых пород. Эти отвалы формируются различными техногенными способами, но все они обладают минимальным потенциалом для восстановления ранее существующих экосистем как при самозарастании, так и при целенаправленной рекультивации», — высказалась директор компании «ЭкоКем» Татьяна Трофимова, выступая на прошлогодней конференции «Землепользование при недропользовании».

Специалист также рассказала, что в сегодняшних условиях очень сложно вычислить реальный объём нарушенных земель, что проблему только усложняет. По данным официальной статистики, в Кузбассе 64 тыс. га нарушенных земель.

При этом в ФИЦ ИВТ говорят о том, что на каждый миллион тонн добытого угля приходится 36 га нарушенных земель. 220,7 млн т угля добыли в Кузбассе в  прошлом году (по данным министерства угольной промышленности региона) — можно легко перемножить.

Татьяна Трофимова говорит, что, скажем, в 2017 году было рекультивировано всего 107 га, то есть бросается в глаза диспропорция нарушаемых и восстанавливаемых земель. Профессор кафедры «Машины и оборудование нефтяных и газовых промыслов» СФУ, заслуженный эколог РФ Игорь Зеньков рассказал, что по его данным, в настоящий момент общий коэффициент восстановления на землях Кузбасса составляет 0,25. На части этих земель зелёные насаждения восстановлены, часть отдана под самозарастание.

Закон суров?

Участники той же конференции «Землепользование при недропользовании» с ходу назвали ключевую причину такого положения вещей: в  России очень мягкое экологическое законодательство. Профессор Зеньков с таким утверждением согласился. Он рассказал, что, скажем, в Австралии добытчикам придётся заплатить за отсутствие рекультивации штраф, примерно в пять раз превышающий стоимость восстановительных работ.

«Те штрафы, которые платят добытчики в России — это для них копейки. Я даже слышал такую формулировку в том же Кузбассе: «деньги на рекультивацию — это карманные деньги угольных генералов». Поэтому работы эти в нашей стране идут не так активно и не с такими качественными результатами. Я провёл собственное исследование и выявил восемь стандартных для иностранных компаний пунктов рекультивации, в то время, как у нас их всего четыре-пять.

Как правило, в России вообще не проводят работы, следующие за этапом рекультивации — не изучают процесс восстановления экосистемы. В Австралии на рекультивированные площади приводят и  раскатывают катушки с газонной травой — в России подобным заниматься никто не будет», — рассуждает профессор Зеньков.

Татьяна Трофимова напомнила также, что подрядчика по российскому законодательству добывающая компания выбирает на основе конкурса. В результате, говорит специалист, складываются ситуации, когда стоимость работ выходит ниже себестоимости. В результате организации, обладающие научно-техническим потенциалом, вынуждены от конкурса отказаться.

«А на их место приходят вузы, которые рассматривают рекультивацию не столько как способ заработать, сколько как возможность проведения отчётных учебно-воспитательных мероприятий и PR-компаний», — отмечает Татьяна Трофимова.

Специалист констатирует: в Кузбассе рынка культивационных услуг как такового нет. И разработки местных учёных остаются в виде небольших опытов и методических рекомендаций, а в производство не внедряются. Вот и получается, что технологии добычи угля постоянно развиваются, давая возможность наращивать объёмы, а технологии рекультивации за ними не поспевают.

Что посеем… проблемы рекультивации

Как говорил профессор Зеньков, рекультивация нарушенных земель — это многоступенчатый процесс, и задача не только восстановить ландшафт, заполнив отработанные участки пустой породой. Нет, процесс рекультивации подразумевает максимально возможное возвращение участка к  доиндустриальному виду. В идеале на территории бывшего разреза должен быть восстановлен не только рельеф, но и плодородный слой, а также зелёные насаждения (в ряде случаев территорию оставляют под самозарастание).

Специалисты объясняют процесс восстановления плодородного слоя  — задача в целом не слишком сложная. Правда, бывает сложно этот слой предварительно снять — если добыча идёт на лесных землях, например. Кроме того, плодородный слой может изначально отсутствовать или иметь небольшую мощность.

То  есть, существуют ситуации, когда сохранить плодородный слой не удаётся по объективным причинам. Но  Татьяна Трофимова напоминает, что «технология отработки угольных месторождений открытым способом ориентирована главным образом на повышение объёмов добычи полезных ископаемых без учёта последующей эффективной рекультивации».

«Поэтому необходимый для рекультивации плодородный слой оказывается либо погребённым под толщей вмещающих пород, либо находится в десятках километров от участков рекультивации. В обоих случаях он недоступен для использования», — подчёркивает Татьяна Трофимова.

Об этом же говорит и Игорь Зеньков: он рассказал, как в процессе своих исследований лично зафиксировал систематические нарушения: добытчик в Красноярском крае грузил плодородный слой в отвал. Правда, профессор отметил, что такая ситуация для участников рынка региона всё-таки не норма.

А ещё Игорь Владимирович привёл в пример опыт угледобытчиков Германии, которые транспортировали породу на 16 км, чтобы засыпать остаточную карьерную выработку. Так что проблема расстояния, о которой говорила Татьяна Трофимова, при желании абсолютно решаемая.

Следующий вопрос — это собственно высадка зелёных насаждений. Наши эксперты отмечают, что набор видов, используемых для рекультивации, крайне ограничен. Среди лесных культур преобладают насаждения сосны обыкновенной, на втором месте  — облепиха, которая на уступах карьера прекрасно разрастается сама.

«В последние годы больше стала использоваться берёза повислая, особенно в пригородных условиях. Прочие древесные породы: сибирская ель, лиственница и другие используют значительно реже, они представлены мелкоконтурными участками и экспериментальными площадками.

Главной экологической проблемой участков рекультивации является тот факт, что создаваемые на отвалах насаждения по своим экосистемным свойствам (видовое обилие, вертикальная ярусность, способность видов к самовоспроизводству в техногенных условиях, почвенно-экологический эффект и т. д.) совершенно не соответствуют окружающим нарушенным формациям. Хотя древостои сосны на отвалах часто оцениваются высшим классом бонитета, относительно них среди кузбасских исследователей сложилось стойкое обоснованное выражение: деревья есть, но  леса нет», — рассказала Татьяна Трофимова, обозначив еще одну большую системную проблему в отрасли.

Можем, когда хотим

Игорь Зеньков привёл несколько примеров очень успешной рекультивации бывших объектов угледобычи. К уже названному австралийскому опыту можно добавить коттеджный посёлок на месте отвалов в штате Иллинойс, США: там, где несколько десятилетий назад шла добыча угля, уже выросли лесопосадки, которые только специалист и отличит от обычного леса. Люди обжили эти места, построили малоэтажные дома. В Канаде на месте разрезов тоже поднялся лес, и теперь уже сложно найти те участки, где раньше были характерные добывающие «шрамы» земли.

И речь вовсе не о том, как у них там хорошо, когда у нас всё плохо. Игорь Владимирович подчеркивает: технологии рекультивации во всём мире одинаковые, разнится только отношение к этому вопросу. Было бы желание — и опустевшие участки добычи зазеленеют.

В качестве иллюстрации он продемонстрировал спутниковые снимки, на которых видно, как американские предприятия сливают отходы угледобычи прямо на почву и в реку. И фото «Бородинского» разреза в Красноярском крае, где отработанный участок уже превратился в уютный лесок.

«Рекультивацию далеко не всегда проводят тогда, когда отработка месторождения уже завершена. Наш «Бородинский» разрез предполагается отрабатывать 120 лет, 70 из них добыча уже идёт. И по мере продвижения горных работ добытчик обязан проводить рекультивацию. Когда предприятие вошло в состав СУЭК, новый собственник провёл работы по рекультивации, высадил деревья, сегодня это прекрасный сосновый бор», — рассказал Игорь Зеньков.

Он также отметил успешные работы по рекультивации на «Абанском», «Назаровском», «Канском», «Переясловском» разрезах Красноярского края. Правда, всего крупных угольных разрезов в регионе в три раза больше, и эта позитивная тенденция коснулась не всех: по данным Игоря Владимировича, порядка 1200 га сегодня нуждаются в рекультивации.

Та же самая картина в Хакасии: прекрасные вязы на месте бывшего участка открытых горных работ рядом с посёлком Белый яр соседствуют с территориями брошенными, где создана только видимость рекультивации.
Специалист привёл несколько удачных примеров из уральского опыта.

На севере региона высадили такой лес, что уже и не узнать в нём что-то рукотворное — работы шли еще во времена СССР, так что саженцы успели заметно подрасти. А в Челябинской области на месте бывшего угольного разреза вообще создали аэроклуб.

Кстати, объект не так уж далеко от знаменитого Коркинского угольного разреза, который когда-то числился самым большим в Евразии, а теперь уже несколько лет является большой головной болью региона: уголь на поверхность подняли, а дыра глубиной в полкилометра осталась. Объект теперь находится в собственности «Русской медной компании», которая намерена провести здесь рекультивацию, а бывший разрез использовать для создания хвостохранилища.

Сегодня рекультивация, равно как и другие работы экологического направления, становится не только обязательным с точки зрения закона элементом работы, но и частью маркетинговой политики. И крупные добытчики рекультивацию не только проводят, но и много рассказывают об этом. Это касается и крупных угольщиков Кузбасса.

Так, «Кузбассразрезуголь», чьи промышленные объекты суммарно занимают 38 тыс. га земель, практикует технологии внутреннего отвалообразования, а земли в отработку вовлекает поэтапно. Здесь реализуют и горнотехнический этап (собственными силами, задействовано оборудование, применяемое на основных работах), и биологический. В позапрошлом и прошлом годах добытчик с Прокопьевским лесхозом даже применил экспериментальный механизированный способ посадки сосны. Эксперимент признан удачным: прижилось порядка 80% саженцев.

ЕВРАЗ в Кузбассе также реализует несколько проектов, «направленных на компенсацию экологических последствий деятельности» предприятий. Неподалёку от Междуреченска можно увидеть молодой хвойный лес, на месте которого 15 лет назад шла добыча угля. Опять же, работы прошли в два этапа. На техническом карьер засыпали грунтом, провели планировку территории. Биологический этап компания реализовала совместно с Междуреченским лесхозом, посадив по 3000 саженцев хвойных деревьев на гектар.

Сейчас горные инженеры ещё могут определить некоторые черты бывшего разреза, но непрофессиональным глазом они считываются с трудом. Местные жители называют территорию тайгой и рассказывают, что видели здесь диких животных: и медведей, и лосей, и косуль, то есть бывшему разрезу удалось вернуть, считай, первозданный вид.

Текст: Кира Истратова

Читайте также: «Терриконы. Опасные «следы» карьеров и шахт».