Разведка твердых полезных ископаемых: что будем добывать завтра?

Более 10 лет действует в России упрощённый «заявительный» принцип лицензирования участков недр. Авторы этой инициативы предполагали, что нововведение позволит убить по меньшей мере трёх зайцев: обеспечить поток инвестиций в ГРР, сократить бюджетные затраты на этот процесс и запустить в стране «юниорное» движение.

В целом формально можно констатировать успех: несколько тысяч лицензий выдано по «заявительному» принципу, все три задачи вроде бы удалось решить. Только вот эксперты по-прежнему говорят о том, что вопрос воспроизводства минерально-сырьевой базы остаётся крайне актуальным для горной отрасли.

Данными о текущем состоянии развития минеральной сырьевой базы твёрдых полезных ископаемых в России поделился глава Роснедр Олег Казанов, открывая конференцию «Актуальные проблемы поисковой геологии». Отметим, что Олег Владимирович возглавляет Федеральное агентство по недропользованию лишь несколько месяцев. До этого он много лет работал в ФГБУ «ВИМС», где прошёл путь от главного геолога до директора института. Г-н Казанов работал геологом в различных структурах и даже открыл месторождение в Мурманской области.

Таким образом, специалист владеет информацией «с земли», аналитикой, с которой в том числе работает ВИМС, а сегодня по долгу службы задумывается ещё и о том, как должна быть псотроена вся система государственного геологического изучения недр.

У медали две стороны

Как известно, любую информацию всегда можно преподнести по-разному — всё зависит от цели презентации. И если взглянуть на график, отражающий количество выданных в разные годы лицензий, то можно сделать вывод, что в отрасли вообще нет никаких проблем. За 10 лет, с 2013 по 2023 годы, количество лицензий возросло в три раза. При этом до введения «заявительного» принципа мы «топтались на месте», имея чуть более 4 тыс. лицензий каждый год. И вот в 2023 году их оформили почти 12 тыс.

Больше половины из этих 12 тыс. лицензий выданы по «заявительному» принципу, и большую часть массива обеспечили россыпи. Вроде бы ничего плохого в этом тоже нет.

Вообще, говорит Олег Владимирович, «заявительный» принцип так прочно укоренился в нашей геологической жизни, что игнорировать его, конечно, не получится, и это явление будет встречаться в аналитических работах. Например, есть в отрасли такой параметр, как количество погонных метров бурения: таким образом можно проиллюстрировать объём геологоразведки на ТПИ, ведь так или иначе все остальные виды работ привязаны к этому процессу.

Так вот, объёмы бурения в стране растут, хотя и не слишком быстро: 4003 тыс пог. м в 2023 году против 3673 тыс. пог. м в 2022. И здесь заметен вклад «заявительного» принципа: 1262 и 1523 тыс. пог. м соответственно.

Велико его влияние на финансирование ГРР. Если посмотреть на динамику в ценах текущих лет, то можно увидеть, что объём инвестиции в разведку растёт год от года. Скажем, в 2022 году в индустрию вложили 62,7 млрд рублей, а в 2023 — уже 68,6. При этом прирост обеспечивают как раз лицензии, полученные по «заявительному» принципу: в 2023 году их вклад составил 22 млрд рублей.

Правда, если переформатировать тот же график и представить данные о финансировании в ценах 2023 года, то картина станет куда менее радостной. Устойчивого роста при таком раскладе мы уже не увидим: окажется, что пик мы прошли в 2012 году, с тех пор объёмы инвестиций колеблются, и даже в 2023 году тех самых высоких значений достичь не удалось.

На что пошли эти деньги? Из 68,6 млрд рублей 40,5 потратили на поиски и оценку (в силу особенностей государственного учёта эти этапы сложно разделить), а остальные — на разведку. При этом в ценах текущих лет финансового прироста на этом этапе нет: каждый год сохраняются показатели на уровне 25-28 млрд рублей.

Олег Казанов считает эту стагнацию тревожным сигналом. «Прилив сил» дают поиск и оценка, причём конкретно «заявительный» принцип: в 2023 году из названных 40,5 млрд рублей 22 млрд обеспечили именно эти лицензии. При этом если применить дефлятор, то окажется, что объёмы разведочных работ устойчиво падают на протяжении последних лет.

«Мы все понимаем, что заинтересованность компаний в разведке огромная. Проблема в другом: разведывать нечего. Мы постепенно выбираем советские „заначки”: Удокан, Сухой Лог, Малмыж, Песчанка. Их потенциал постепенно исчерпывается, а что взамен? По идее, должны быть результаты тех работ, которые мы ведём сегодня, в том числе и «заявительный» принцип, на который мы так надеемся. Он призван как раз компенсировать выбывание объектов, которые мы разведали, а теперь вводим в эксплуатацию. Но сможет ли?» — рассуждает Олег Казанов.

Что же касается «заявительного» принципа, то здесь есть одна очень важная ремарка. Месторождения каких полезных ископаемых разведывают обладатели этих лицензий? Г-н Казанов поделился данными. Из 6786 лицензий, выданных в 2023 году, 5174 недропользователи получили на россыпное золото, 968 — на коренное золото, 247 — на чёрные, цветные и благородные металлы, в числе которых серебро, медь, сурьма, РЗМ, свинец, вольфрам, хромовые и железные руды. Остальные лицензии авторы отчёта объединили в графе «Прочие».

Примерно в той же логике распределяются и деньги. Из 22 млрд рублей на россыпное и коренное золото пришлось 16,6 млрд, на чёрные, цветные и благородные металлы — 3,5 млрд.

Так вот, объясняет Олег Казанов, если из этой группы попытаться выделить промышленные металлы, а из них — дефицитные виды сырья, то мы увидим исчезающе малые цифры — что по числу лицензий, что по объёмам финансирования. Таким образом, едва ли можно утверждать, что «заявительный» принцип способствует интенсивному развитию МСБ в этом направлении.

Гиганты в тренде

Ещё один аспект, на который обратил внимание эксперт, — это распределение затрат на ГРР на объекты различной крупности. Мы уже говорили, что прирост инвестиций обеспечивают этапы поиски и оценки. При этом г-н Казанов зафиксировал, что основные средства из общего объёма приходятся на группу объектов, которые финансируются ограниченно, до 150 млн рублей в год: из 68,6 млрд рублей на этот сектор приходится 33 млрд.

Если же разделить процесс ГРР по стадиям работ, то окажется, что поиск и оценка приходятся на объекты с малым финансированием, а разведка — на крупные активы, куда направляют более 500 млрд рублей в год. В результате вырисовывается парадокс: опоисковываем мы малые и средние объекты, а разведываем — крупные. И однажды окажется, что выбывающих из строя «гигантов» некем заменить.

«Мы живём в особенное время развития горного бизнеса. Совершенно отчётливо выражен тренд на разведку и освоение крупных и сверхкрупных месторождений. Некоторые из таких предприятий уже работают, некоторые только готовятся к вводу. Мы видим колоссальные объёмы горных работ на предприятиях. Например, Малмыж, где по последнему проекту объём переработки составит 106 млн тонн.

Для сравнения, самым крупным меднорудным ГОКом советского времени, по моим данным, был Гайский, чья производительность по руде составляла 7 млн тонн. Самым большим железорудным ГОКом России, а до этого и СССР, был Михайловский, где перерабатывали 60 млн тонн руды. А на Малмыже будут перерабатывать 106 млн тонн медной руды, компенсируя тем самым низкое содержание полезного компонента и добиваясь экономической эффективности», — рассказал г-н Казанов.

На самом деле, нет ничего плохого в том, что добывающие компании изучают и запускают в строй крупные объекты. На это настраиваются и сервисные, и геолого-разведочные предприятия. Но гигантов не может быть слишком много.

«А что будет, когда гиганты уйдут? Самое время начать волноваться. И надеемся мы на „заявительный” принцип», — отметил Олег Казанов.

«Заявительный» принцип: ищи, кому выгодно

А кто, собственно, работает в России по «заявительному» принципу? Предполагалось, что это будут юниоры, но реальная картина получилась иной.

Олег Казанов предложил условно разделить обладателей лицензий, полученных по упрощённой схеме, на три группы: холдинги, владельцы эксплуатационных лицензий и юниоры.

«То есть теоретически все эти компании можно было бы назвать юниорными, но делать этого не хочется. Нельзя же отнести к этой группе предприятия, входящие, например, в „Полюс”. Это не те юниоры, которых мы себе представляем: люди с бородами и молотками, едущие в тайгу и не имеющие денег.

Компания с эксплуатационными лицензиями ведут геологическое изучение недр, но, как правило, они работают на флангах, глубоких горизонтах и ближних „подбрюшьях” действующих центров добычи», — объяснил ситуацию эксперт.

Так вот, большая часть лицензий (910, 57% в 2023 году) принадлежит «настоящим» юниорам, которые, по данным Роснедр, не аффилированы с крупными добытчиками. Но проблема в том, что на долю этих компаний приходится только 27% от общего объёма финансирования. Причём этот показатель вырос именно в 2023 году, а прежде доля юниоров колебалась от 4 до 21%.

В результате возникает ситуация, когда группа компаний держит в руках большое количество лицензий, но при этом не имеет возможности финансировать работы в их границах. Едва ли можно обвинять в чём-то этих участников рынка. Тем более что во всём мире юниоры работают за счёт привлечённого рискового капитала.

«В России пока нет понятных механизмов привлечения денег. Мы видим усилия биржи, которая пытается в этом направлении двигаться, но, по большому счёту, у нас этих денег нет. Это характеристика общего экономического ландшафта страны: у нас нет того, что специалисты называют свободной избыточной ликвидностью, — нет лишних денег, которые надо куда-то вложить», — объясняет Олег Казанов.

Вот и получается, что вводили «заявительный» принцип для юниоров, а воспользовались появившимися возможностями крупные холдинги. Это тоже результат, но несколько не тот, на который рассчитывали в отрасли.

В целом любую инициативу нужно оценивать по результатам. А они таковы: за всё время действия заявительного принципа холдинги прирастили 535 т запасов коренного золота, добычные компании — 52 т, юниоры — 1,6 т. По россыпям ситуация чуть интереснее: 3,7, 56 и 12,3 т соответственно. Кроме того, юниорным компаниям удалось получить результаты на россыпных месторождениях алмазов, серебра, а также песков. Вывод поражает своей оригинальностью: если вкладывать деньги, то эффект будет, а если этого не делать, то нет.

Чего хотят юниоры?

Специалисты Роснедр обратили внимание на то, что количество выданных по «заявительному» принципу лицензий в последние годы начало падать. Пик пришёлся на 2022 год, когда было выдано 1758 лицензий, из них 1315 — на россыпное золото. А вот за 10 месяцев 2024 недропользователи получили только 752 лицензии (459 — на россыпи). Об этом аналитики предупреждали ещё три года назад, но тогда это был прогноз, а теперь уже свершившийся факт. Эти цифры — количественное выражение хорошо известного в отрасли тезиса о том, что поисковый задел исчерпан

«Каждая новая крупица полезной геологической информации даётся с большим трудом. Компании сеют материалы в фондах через мелкое сито. Те наработки, которые у нас были, в значительной степени себя исчерпали, и физически неоткуда брать новые объекты», — объясняет Олег Казанов.

При этом компании практически не берут лицензии с ресурсами P1 и P2, не говоря уже про P3. Например, за 10 месяцев прошлого года было выдано только 16 лицензий с P1 и P2, а также одна — с P3. То есть прогнозных ресурсов рынок практически не замечает.

При этом количество участков недр, подготавливаемых за счёт федерального бюджета, очень невелико. Складывается этот показатель из двух элементов. Первый — это традиционные 40 объектов, которые появляются в результате ГРР для постановки поисковых работ. Как правило, это площади с ресурсами P3.

Второй элемент — это объекты, подготовленные в процессе работ, выполненных за госсчёт. Таковых ещё меньше: в 2015 году их было 50, а в 2023 — только 10. И это буквально всё, что государство может предложить недропользователям.

А ещё Олег Казанов предложил разделить «заявительные» лицензии на «успешные», то есть те, которые дошли до утверждения запасов, и «неуспешные» — все остальные. Оказалось, что процент «успешных» лицензий меняется в зависимости от того, ресурсы каких категорий передают недропользователю. Если компания получает объект с P1, то до утверждения запасов доходят 34% проектов, с P2 — 21% и с P3 — 15%, а вообще без ресурсов — 21%.

«Отсюда следует катастрофический для нас вывод о том, что прогнозные ресурсы P2 ничего не меняют в судьбе объекта, а P3 просто вредны для него. Вроде бы так не должно быть, но таковы результаты. Эту зависимость мы увидели ещё в 2021 году, но посчитали, что выборка ещё слишком мала. Вот данных стало больше, но ничего не изменилось», — резюмировал Олег Казанов.

Выводы и идеи

Подходя к выводам, глава Роснедр свёл воедино значимые тенденции, сложившиеся в отрасли геологоразведки.

Во-первых, он отметил, что период бурного роста ГРР на ТПИ завершён. Да, мы увидели, что объёмы финансирования увеличиваются, однако рост этот примерно равен инфляции. Если вспомнить современную ключевую ставку, то всё сразу же встанет на свои места.

Во-вторых, снижается и объём разведки, то есть работ поздней стадии. Эти процессы концентрируются вокруг крупных единичных объектов, которые, как мы уже говорили, не вечны.

В-третьих, «заявительный» принцип, являясь, безусловно, основным драйвером роста, не даёт ожидаемого эффекта воспроизводства МСБ.

В-четвёртых, промышленные металлы и дефицитные виды ТПИ, о которых в последнее время столько говорят, остаются аутсайдерами инвестирования. Особенно не хватает внимания последним — здесь без участия государства не обойтись.

Ну и в-пятых, руководитель Роснедр был вынужден признать, что действующая система подготовки объектов недропользования запросам отрасли не отвечает.

Получается, что эту систему нужно корректировать. И некоторые пути выхода Олег Казанов видит уже сейчас: специалист сформулировал четыре задачи государственного управления ГРР.
Мы уже говорили о наличии спроса на лицензии в отрасли. С другой стороны, есть и большой массив этих документов, которые используются неэффективно. Получается, возникла задача вернуть их в оборот и стимулировать активность недропользователей.

«Это не так просто сделать: требуется эффективный мониторинг лицензий. Начитать нужно с того момента, когда их ещё нет, когда объект только готовится, и далее сопровождать на всём жизненном пути. Сейчас такой мониторинг осуществляется, но только по двум контрольным точкам: вовремя ли сдан проект в соответствии с условиями лицензионного соглашения и вовремя ли недропользователь зашёл с ТЭО кондиций и запасами.

Видимо, нам предстоит разработать более сложную систему отслеживания и сделать 8-10 контрольных точек», — рассуждает г-н Казанов.

Вторую задачу эксперт назвал самой сложной: необходимо сформировать единую систему государственного геологического изучения недр от региональных работ до создания месторождения.

Номинально такая система в стране есть. Задачи распределены: одни специалисты ведут региональные работы, другие — поисковые, которые иногда перетекают в оценочные, третьи занимаются ревизией.

«Формально мы закрываем весь спектр, все стадии. Но вот чего у нас нет, так это единой линии проведения геолого-разведочных работ. Мы не знаем, почему выбор падает на те или иные объекты, это индивидуальный процесс, имеют значения личные предпочтения. То есть это инициатива исполнителей, а не результат единой политики государства, которую оно ведёт от начала до конца», — объясняет глава Роснедр.

Критерии, продолжает специалист, могут быть разными, но должен существовать единый вектор. Например, мы сосредотачиваем внимание на данном объекте, потому что это территория опережающего развития. Или объект, который может быть связан с морским портом. Пока Олег Казанов только набросал идеи.

Дискуссионным остаётся вопрос и о глубине геологического изучения. Сейчас работы доводят до стадии поисков, и спикер уверен, что это самое неудобное время для того, чтобы останавливать процесс: денег уже потрачено много, но ценность объекта ещё не определена.

«Останавливаться ли на стадии региональных работ? Идти ли в оценочные и передавать объект недропользователю уже с этими результатами? Может быть, в разных случаях нужно действовать по-разному, но какие критерии? Например, месторождения золота доводить до региональных работ, а дефицитных видов сырья — идти до оценки?

Опять же это не решения, а примеры возможных подходов. В общем, нас ожидает обширная дискуссия о том, как должна выглядеть государственная система изучения недр, каково в ней место отдельных компаний — и частных, и в первую очередь государственных», — перечислил актуальные вопросы Олег Казанов.

Отсюда вытекают третья и четвёртая задачи: создание долгосрочной программы государственного изучения недр в стране и повышение эффективности профильных госпредпряитий. Какова в этом роль «Росгеологии», отраслевых институтов, как должна выглядеть структура этой системы — вот вопросы, на которые отраслевому сообществу предстоит ответить в ближайшие годы.

Текст: Кира Истратова