Из грязи – в ферзи

Как озвучил в одном из телеинтервью член-корреспондент РАН Леонид Вайсберг, на территории нашей страны хранится 6 млрд тонн горной массы. Рано или поздно, считает учёный, их начнут разрабатывать или утилизировать.

Хранить или перерабатывать?

Во-первых, потому, что это выгодно. Ведь среди «плевел» много ценного «зерна». На Магнитогорском металлургическом комбинате, к примеру, только в одном хранилище около 14 млн тонн шлама, образующегося при обогащении железной руды.

Среднее содержание железа в нём составляет 28,8%, что вполне сравнимо с природными бедными рудами, которые идут в производство. Поэтому такие шламохранилища иначе называют техногенными (то есть рукотворными) месторождениями. Комбинат начал в этом году их переработку с ожидаемым экономическим эффектом — 18 млн рублей в год.

Во-вторых, шламохранилища — экологически опасные объекты. К примеру, тюменские медики давно бьют тревогу: здоровье жителей Ханты-Мансийского автономного округа (ХМАО), где работает множество буровых установок, вызывает у них опасения. Ведь в шламах, которые накапливают здесь нефтяники, содержатся, в том числе, и тяжёлые металлы: свинец и ртуть, а технологии утилизации самые примитивные — их просто зарывают в песок.

В-третьих, стандарты для недропользователей, особенно госкомпаний, с каждым годом становятся всё прогрессивнее, действующие в России экологические законы, по мнению профессионального сообщества, достаточно жёсткие, вот только контроль за их исполнением оставляет желать лучшего.

В Нижневартовском районе буквально в полукилометре от водозабора, который снабжает живительной влагой 300 000 населения, ТНК-BP оставила два шламовых амбара. Как такое могло произойти? Местные депутаты считают: с прямого попустительства чиновников и надзорных органов.

Не дремлет и общественность. Всё вместе постепенно формируют у недропользователей потребность в услугах сервисных компаний по переработке шлама. Правда, пока ситуация на этом рынке неоднозначная: вялый спрос, «кусачие» цены, так что потенциальным заказчикам чаще выгоднее платить за содержание полигона, чем за глубокую переработку отходов шламохранилищ.

Это вам не ширпотреб, это — индпошив

Шлам переводится с немецкого как грязь. Это мелкие, как пыль, частички полезного ископаемого (угля, нефти) в пульпе или воде, которые образуется при добыче или обогащении.

По составу — это своеобразный коктейль из нефтепродуктов, воды и всевозможных примесей: глины, песка и пр. Соотношение ингредиентов в этом «коктейле» заранее неизвестно и в каждом хранилище разное. К примеру, в шламах резервуарного типа доля углеводородов может варьироваться в диапазоне от 5 до 90%, воды — от 1 до 52%, твёрдых примесей — от 0,8 до 65%. У каждого шлама своя плотность, температуры застывания и вспышки. Так что для каждой смеси требуются индивидуальный технологический комплекс, сочетающий в себе не только очистку, но и утилизацию остатков.

Для бизнеса в этой отрасли оказания услуг — поле непаханное. По данным Росприроднадзора, только в ХМАО более полутора тысяч нерекультивированных шламовых амбаров. Общая площадь грязных земель только на Самотлоре составляла 1600 га. Мероприятия по ликвидации амбаров в Югре оценивают в сумму около 5 млрд рублей.

Шламонакопители и золоотстойники Байкальского ЦБк занимают площадь 350 га. Здесь покоится более 6 млн кубов шлам-лигнина и почти 3 млн тонн золы. На рекультивацию необходимо без малого 3 млрд рублей.

Большие объёмы, низкая конкуренция и суммы с шестью и более нулями в графе «оплата» делают рынок по очистке шламохранилищ лакомым куском для сервисных компаний. В том же Нижневартовском районе в недалёком прошлом уже наблюдались настоящие бизнес-войны за право на переработку отходов.

Но жителей захламлённых территорий волнует прежде всего качество утилизации. А оно не всегда на высоте. Ведь тендер играется на понижение цены: кто заявил самую
низкую, тот и получил заказ. А потом сервисная компания старается вписаться в сумму контракта, используя дешёвые и не всегда законные методы утилизации. Особенно это касается отходов при бурении скважин на дальних, труднодоступных участках.

На пути к совершенству

Между тем, сервисным компаниям есть что предложить недропользователям. Например, термическую переработку шлама. её высоко оценивают участники рынка. Широкого распространения технология не получила по причине аварии в сентябре 2012 года, когда на Приобском месторождении в цехе по переработке бурового шлама погибли люди.

Сегодня широко распространён метод утилизации буровых растворов с использованием центрифуги с блоками химического усиления. На выходе образуется техническая вода (её можно повторно использовать на буровой) и твёрдая фаза, которая вывозится на полигон. Заказчикам она пришлась по вкусу из-за оптимального соотношения «цена-качество».

К технологиям, которые будут востребованы в ближайшем будущем, можно отнести дополнительную обработку бурового шлама спецсоставом для превращения его в техногенный грунт, который потом можно применить при строительстве кустов скважин, выравнивании рельефа или отсыпки дорог.

Любая технология имеет шанс, но у каждой из них есть свои плюсы и минусы. к примеру, отжиг и отвержение имеют высокую стоимость и применять их можно только там, где при бурении используют углеводородные растворы. Но на большинстве месторождений используются растворы на неуглеводородной основе. то же справедливо относительно закачки отходов бурения в пласт.

Эта технология восемь лет практикуется, к примеру, на месторождениях «Сахалин–1» и «Сахалин-2». Она относительно недорогая, экологичная, правда, воздействие закаченных в пласт отходов на природу изучено ещё недостаточно.

Выход там же, где и вход

Что могло бы стимулировать этот довольно специфичный рынок? Во-первых, внятный контроль за исполнением экологического законодательства теми структурами, на кого это возложено по закону. Во-вторых, снижение стоимости контрактов. Сегодня глубокая переработка шлама обходится заказчику примерно в 200 долларов за тонну.

Конечно, любая технология в конце концов дешевеет, но на это уходит какое-то время. классический пример из истории горного дела: в начале XVII века уголь был сырьём дефицитным и дорогим, до тех пор, пока Ползунов не изобрёл свою паровую машину. её стали применять для откачки воды из шахт, и себестоимость угля буквально за несколько месяцев снизилась вдвое. Уголь стал доступен для производства чугуна и стали, и вперёд двинулась металлургия.

На снижение цены и качество работ влияют и сроки заключаемых договоров. Пока что заказчики отдают предпочтение годовым контрактам, а сервисным компаниям выгоднее минимум трёхлетние. Год — слишком маленький срок, чтобы окупить их вложения. только при долгосрочном сотрудничестве сервисникам имеет смысл вкладывать значительные средства в новые, прогрессивные, безопасные разработки.

Возникает вопрос: если услуги сторонних организаций влетают в копеечку, может быть имеет смысл развивать собственные структуры, которые занималась бы экологическими проблемами, в том числе и очисткой шламовых амбаров?

Когда-то на каждом предприятии работали своя лаборатория или отдел в структуре главного технолога. Но главный технолог контролирует массу других производственных процессов: режим бурения, расчёт и управление траекториями скважин и пр. Заваленным текучкой производственникам, в отличие от специализированных фирм, не до научно-технологического прогресса в области последних изысканий и новинок.

Поэтому хотя и медленно, аутсорсинг в этой сфере развивается. Конкуренцию в сервисном бизнесе выдерживают только крупные компания, предлагающие заказчику комплекс услуг: инженерное сопровождение, очистку бурового раствора, его утилизацию.

Текст: Елена Баева